Стансы минус

Владлен Гаврильчик * * * Была зима! Шумела ель. Эх-ма! У Пушкина дуэль. Он пистолеты заряжать И думаль Дантеса стрелять. Но Дантес целится зер-гут: Ба-бах! И Пушкину капут. Увы и ах! Погибли бард И знаменитый бакенбард. 1967

Ян Бруштейн Из Петербурга в Ленинград Всё было там, где утро коченело, Где с головой не соглашалось тело, Я шёл из Петербурга в Ленинград. Названья улиц плыли и двоились Как будто в мыле заново творились И Зимний, и мосты, и Летний сад. Моя походка становилась вещей, Спина прямее, и другие вещи Вдруг вызревали на моих плечах. Дома росли, и поднимались втрое, Уже я был мальчишкой и героем Весь при ремне, фуражка на ушах. Я шёл из школы через три квартала, И жизнь меня за фалды не хватала, А тихо, словно за руку вела. Я в дом врывался: «Вот пятёрка, мама!» И маму обнимал, и рос упрямо, Пришёл я в Ленинград, и все дела.

Максимилиан Волошин  Мятеж Настало время новых мятежей   И катастроф: падений и безумий.   Благоразумным:  «Возвратитесь в стадо»,   Мятежнику:  «Пересоздай себя».     25 января 1923

Владимир Войнович  Сказки для взрослых  Третья сказка о пароходе Песня дружбы Мы долго по морю плутали Вдали от родимой земли. Искали мы светлые дали, Но темные только нашли. А так же искали, конечно, И вшей, и шпионов в себе, И делали это успешно, Что видно по нашей судьбе. Ещё мы стремились насилья Разрушить весь мир, а затем… Мы много чего посносили, И вас собиралися тоже Совсем уничтожить, но вы, Заморские подлые рожи, Уж больно живучи, увы. Однако же славных утопий В нас дух до сих пор не зачах. И мы вас однажды утопим, Как только силёнок накопим, Отъевшись на ваших харчах. Пока ж мы остались в накладе И очень уж хочется есть. Подайте же нам, Христа ради, Чего-нибудь, что у вас есть.

22 января 2023 года В редакцию газеты "ИЗВЕСТИЯ" Позвольте через вашу газету выразить мое глубокое отвращение ко всем учреждениям и трудовым коллективам, а также отдельным товарищам, включая передовиков производства, художников слова, мастеров сцены, героев социалистического труда, академиков, лауреатов и депутатов, которые уже приняли или еще примут участие в травле лучшего человека нашей страны - Андрея Дмитриевича Сахарова. 28 января 1980 г.,  Владимир Войнович Москва  

Михаил Этельзон  Так умирают империи Так, постарев, империи (с ними морока та еще) медленно и растерянно тают непонимающе. Тычут – тысячелетние – в мифы, былины, летопись; предков своих наследники – дедушек с эполетами. Кровушкой добывали, мол, пяди земли и пристани, многих-то и не звали мы – сами просились исстари. Бьются и добиваются ярости или рвения: да, по столицам – звания, а на границах? – звери там. Что им народ окраинный? Мифы у них и летопись? Мы одарили раем их, мы закормили хлебом их. Варвары непреклонные, что же не благодарны нам? Им бы – без нас – колонией выть под чужими странами. Были когда-то ордами, ханствами, каганатами? Мы их породы гордые выведем мирным атомом. Кровью держать, как предки их, правдами и неправдами; только победы редкие бедами так не радуют. Медленны и растерянны, земли теряя, пристани, в самом высоком тереме сами не знают истину. Царственны и божественны, но не любимы многими: так высыхают женщины – брошены – одинокие. Станут еще Италией, Швецией ил

  Костантинос Кавафис В церкви Я церкви Греции люблю - их шестикрьшья, звоны, обрядовое серебро, светильники, иконы, лампады, чаши, алтари, огни, амвоны. И каждый раз, когда вхожу я в греческую церковь с благоуханьями ее, сияньем, песнопеньем, с многоголосьем литургий, священников явленьем - само величье строгий ритм диктует их движеньям, их жесты свыше им даны, их облаченье свято, лампад сияньем, жаром свеч убранство их объято, - и в этот час объят мой дух величьем нашей Византии, культурой моего народа, великого когда-то. Перевод Ю. Мориц

  Андрей Вознесенский P.S. Не надо околичностей. Не надо чушь молоть. Мы — дети культа личности, мы кровь его и плоть. Мы выросли в тумане, двусмысленном весьма, среди гигантоманий и скудости ума. Мы — сверстники примера, который грозовел наичистейшей верой и грязью изуверств. Мы — помеси, метисы несовместимых свойств: дерзаний с догматизмом, с новаторством притворств. Отцам — за иссык-кули, за дыни, за пески не орденами — пулями сверлили пиджаки. И серые медали довесочков свинца, как пломбы, повисали на души, на сердца. Мы не подозревали, какая шла игра. Деревни вымирали. Чернели города. И огненной подковой горели на заре венки колючих проволок над лбами лагерей. Мы люди, по распутью ведомые гуськом, продутые как прутья сентябрьским сквозняком. Мы сброшенные листья, Мы музыка оков. Мы — мужество амнистий и сорванных замков. Распахнутые двери, Сметенные посты, И — ярость           новой                ереси. И —     яркость правоты! Андрей Вознесенский  1956

Ян Сатуновский * * * Вчера, опаздывая на работу, я встретил женщину, ползавшую по льду, и поднял ее, а потом подумал: Дурак, а вдруг она враг народа? Вдруг! — а вдруг наоборот? Вдруг она друг? Или, как сказать, обыватель? Обыкновенная старуха на вате, шут ее разберет. 1939, Днепропетровск

  Владимир Эрль Навстречу мне, — хороший, дружелюбный — из подворотни смотрит человек. Декабрь 1968

Осип Мандельштам  Зверинец Отверженное слово «мир» В начале оскорбленной эры; Светильник в глубине пещеры И воздух горных стран — эфир; Эфир, которым не сумели, Не захотели мы дышать. Козлиным голосом, опять, Поют косматые свирели. Пока ягнята и волы На тучных пастбищах водились И дружелюбные садились На плечи сонных скал орлы,— Германец выкормил орла, И лев британцу покорился, И галльский гребень появился Из петушиного хохла. А ныне завладел дикарь Священной палицей Геракла, И черная земля иссякла, Неблагодарная, как встарь. Я палочку возьму сухую, Огонь добуду из нее, Пускай уходит в ночь глухую Мной всполошенное зверье! Петух и лев, широкохмурый Орел и ласковый медведь — Мы для войны построим клеть, Звериные пригреем шкуры. А я пою вино времен — Источник речи италийской — И в колыбели праарийской Славянский и германский лен! Италия, тебе не лень Тревожить Рима колесницы, С кудахтаньем домашней птицы Перелетев через плетень? И ты, соседка, не взыщи — Орел топорщится и злится: Что, ес

Георгий Иванов  * * * Отвратительнейший шум на свете —  Грохот авиона на рассвете... И зачем тебя, наш дом, разбили? Ты был маленький, волшебный дом, Как ребенка, мы тебя любили, Строили тебя с таким трудом. 1920-ые Разрушен дом в Днепре. 14.01.2023

  Шмубзик * * * Я спал в Измайловском Парке, ко мне пристали фраера, я их сожрал, меня припадки не покидали до утра. Потом я пил из грязной лужи, поймав, расплющил воробья, потом, расстроен и простужен пошел домой - ждала семья! Пришел к семье, принес им вымя. Мой младший - прыг! На мне висит, суча копытцами шальными, клычком по-детски прикусив... Жена мохнатой серой тенью ко мне крадется вдоль стены, На тапках стертый мех олений, на холке шарф, обнажены в улыбке челюсти стальные. Глаза круглее колеса. Мы всей семьей на выходные поедем за город, в леса.

Ян Сатуновский * * * Слушай сказку, детка. Сказка опыт жизни обобщает и обогащает. Посадил дед репку. Выросла — большая-пребольшая. Дальше слушай. Посадили дедку за репку. Посадили бабку за дедку. Посадили папку за бабкой. Посадили мамку за папкой. Посадили Софью Сергеевну. Посадили Александру Матвеевну. Посадили Павла Васильевича. Посадили Всеволод Эмильевича. Посадили Исаак Эммануиловича. Тянут-потянут. Когда уже они перестанут? 08.01.2023 Дмитрий Медведев предлагает действовать по правилам военного времени с предателями, переметнувшимися к врагу и желающими гибели своему Отечеству.

  Осип Мандельштам * * * Сусальным золотом горят В лесах рождественские елки, В кустах игрушечные волки Глазами страшными глядят. О, вещая моя печаль, О, тихая моя свобода И неживого небосвода Всегда смеющийся хрусталь! 1908

Александр Кабанов Тридцать лет и три года христос давал интервью дудю, старожилы гадали: это к засухе или к дождю, оказалось – к войне, резне и ракетным пускам, далеко от распятия, но ближе к эху, потом, к гвоздю, оказалось – христос хорошо говорит на русском. И продолжил он, заводной, как ядрёна вошь, и никак его не забанишь и не заткнёшь, больше в нём гордыни, чем святости и таланта, он взошёл на холм, вытирая с ладоней слизь, и вокруг него украинские беженцы собрались – слушать сына божьего на языке оккупанта. И христос говорил: что спасения больше нет, время кончилось, как состраданье и вера в свет, что отныне, он – сын и дух, и отец в законе, и омега и альфа сменились на ви и зет у него на спине, на багровом, как снег хитоне. Время кончилось, хейт и сенсацию не раздуть, и сквозь трещины в небе на землю хлынула жуть, чтоб хватать людей, которые не пригнулись, я смотрел, как в сторонке молился и плакал дудь, и к нему российские беженцы подтянулись. И смешалось всё, превратилось в о

Они все хотят уехать. Я говорю о так называемой интеллигенции. Каждый разговор — а теперь только и делают, что разговаривают, — кончается стоном: — Уехать! Уехать, чтобы глаза не глядели. — Куда? Как? — Все равно. Через Белое море, через Владивосток, в Японию, в Китай, к черту на рога — лишь бы уехать, потому что так жить нельзя. Если бы человек, которому рвут зуб, мог рассуждать и разговаривать, то, наверное, сказал бы то же самое: — Так жить нельзя! И все-таки продолжал бы жить именно так. Потому что ни назад зуба вдвинуть, ни оставить его полувынутым нельзя. Нужно перенести операцию. Нужно пережить революцию до конца. 28.06.1917 © Тэффи, В стране воспоминаний. Рассказы и фельетоны, 1917–1919

Игорь Исаев * * * Четвёртый час, уснёт метель, натанцевавшись до упада; январь простынкой снегопада застелет свежую постель; в поля сбежавшие ветра взорвут зарядов снежных порох, а городу оставят шорох и скрип морозный до утра. В подглазьях сонных фонарей ещё искрится и снежится; как белый пёс, сугроб ложится клубком у уличных дверей. Угадывается желтизна в прорехах вздымленного неба, горбушкой высохшего хлеба плывёт над городом луна. На льдистом взгорке, что есть сил скрипя рассерженно резиной, от тёмного подъезда в зиму ныряет позднее такси. И затихают до поры дворы; не тронуто убранство. Смыкают время и пространство в снегах лежащие миры...

Телеграммы "Новостей Дня" ВАРШАВА, 12-го декабря 1901г. Вследствие продолжающейся антигерманской агитации содержатели кафе-шантанов в Варшаве отказали большинству немецких артистов, заменив их французскими. Говорят, в эту новогоднюю ночь не было слышно песен Аллы Борисовны.

      Иллюстрации "Пикассо". Антон Люциев * * * Гулял по Тимирязевскому парку. Был там один. Один и холод. Один и лысые деревья. А главное: нет засиженных скамеек. Вместо них – мои следы на снегу.

Отражение пошлого прошлого, рано по утру в зеркало пришлого, - откровенно меня огорошило, всю неделю безудержно пившего! © Шмубзик

Снеговик на вершине ледника Мьюир, Аляска, 1902 год.  Фотограф Кларенс Лерой Эндрюс.

Шмубзик *** Отражение пошлого прошлого, рано по утру в зеркало пришлого, - откровенно меня огорошило, всю неделю безудержно пившего!