Ричард Бах. Единственная
— Сколько человек...?
— В ту зиму в Киеве будет проживать девятьсот тысяч жителей, и если ты последуешь приказу, те несколько тысяч, которые выживут, всю оставшуюся жизнь будут сожалеть, что не погибли тоже.
— Девятьсот тысяч жителей?
— Вспыльчивость политиков, гордость нации, которая поставлена на карту, безопасность свободного мира, — продолжал я, — один ультиматум следует за другим...
— Сброшу ли я... сбросил ли я бомбу? Он был напряжен, как сталь, вслушиваясь в свое будущее. Я открыл рот, чтобы сказать "нет", чтобы сообщить ему, что Советы пошли на уступки. Но вдруг все во мне затряслось от ярости. Какой-то другой "я" из иного параллельного мира, в котором случилась эта страшная бойня, схватил меня за горло и заговорил в исступлении резким, как бритва, голосом, отчаянно стремясь к тому, чтобы его услышали.
— Конечно же, сбросил. Я не задавал вопросов, точно так же, как ты! Я думал, что если начинается война, Президент располагает всеми известными фактами, он примет правильное решение и будет ответственным за него в полной мере. Я никогда, вплоть до самого взлета с бомбой на борту не задумывался над тем, что Президент не может быть ответственным за то, что я ее сброшу, потому что Президент даже летать на самолете не умеет.
